Scientific journal
Advances in current natural sciences
ISSN 1681-7494
"Перечень" ВАК
ИФ РИНЦ = 0,775

В изучении художественной культуры на любой ступени образования несомненные перспективы и новые горизонты позволяет открыть активное вовлечение методологических принципов герменевтики (от греч. разъясняющий, истолковывающий), понимаемой как учение об истолковании текстов, как теория их понимания и интерпретации. Сразу же оговорим момент, касающийся того, как соотносятся между собой понятия герменевтика и интерпретация. Этимология второго из них примерно та же (от лат. разъяснение, истолкование). Тем не менее, в современной научной практике большинство исследователей склоняется к тому, что понятие интерпретация покрывается понятием герменевтика. Разумеется, речь идёт не об исполнительской, но о философской и искусствоведческой интерпретации, то есть имеется в виду научное истолкование какого-либо текста, направленное на раскрытие его смысла. В этой ситуации правомерно дифференцировать операции понимания, уяснения смысла («внутренний» процесс исследования) и его интерпретации, преподнесения (в данном случае в той или иной мере подразумевается адресованность вовне). С этой точки зрения герменевтику можно определить следующим образом: теория понимания смысла текстов и его интерпретация (раскрытие, истолкование, объяснение, разъяснение).

Основоположником герменевтики считается Ф.Д.Э.Шлейермахер, который в начале XIX века ввёл термины понимание и интерпретация. Развивая его традицию, основатель философской герменевтики В.Дильтей резко разграничил понимание, как внутреннее, непосредственное, личностное постижение текста, и интерпретацию, как направленное вовне его аналитическое объяснение. Он заложил воспринятое философскими течениями ХХ века учение о понимании (целостном душевно-духовном переживании) как методологической основе искусства истолкования в гуманитарных науках, в отличие от объяснения в естественных науках, то есть рассудочному проникновению в сущность явлений противопоставил их интуитивное постижение в «науках о духе».

В середине ХХ столетия один из главных представителей философской герменевтики Х.Г.Гадамер позитивно осмысливал дистанцию, разделяющую создателя текстов и их интерпретатора, поскольку продуктивная роль временного интервала заключается в его способности служить фильтром, в результате чего снимаются всякого рода локализующие и преходящие частности и приходит полное понимание. Кроме того, Гадамер настаивал на том, что смысловые потенции текста выходят далеко за пределы того, что имел в виду его создатель, причём намерения создателя и суть реального текста нередко не совпадают.

Во второй половине ХХ века сформировались два противоположных методологических подхода: собственно герменевтический (с акцентом на понимании исследователем творящего текст субъекта) и структурно-семиотический (с пафосом научного объяснения текста как определённым образом организованной знаковой системы). Одновременно делались попытки сблизить герменевтический и структурно-семиотический анализ (П.Рикёр). В конце ХХ столетия под влиянием Ж.Деррида актуализировался подход к исследуемому тексту, когда его интерпретация признаётся принципиально недостижимой.

Определённое хождение идеи философской герменевтики получили и на почве русской мысли. Эту линию в начале ХХ века открыли труды Г.Шпета, а во второй половине столетия наиболее заметной фигурой был Г.Шедровицкий, который исследовал проблемы мышления в свете «содержательно-генетической логики» (одна из его показательных работ - «Смысл и значение»).

Философская герменевтика постоянно находилась в тесном контакте с художественными процессами. Ф.Шлейермахер был близок к йенским романтикам, В.Дильтей стал основателем духовно-исторической школы в литературоведении и создавал труды по истории немецкой литературы и музыке, Х.Гадамер - по эстетике.

Ныне герменевтика в мировом литературоведении и искусствознании предстаёт как широко разветвлённая система, опирающаяся на различные, подчас противостоящие друг другу подходы. Консолидируется это многообразие тем, что предметом художественной герменевтики, как и философской, остаются понимание и интерпретация. Целью по-прежнему является стремление выявить совокупность значений, придаваемых элементам художественного текста и его целостности, а методом - истолкование смысла произведения в определённой культурно-исторической ситуации его прочтения, исходящее из допущения принципиальной многозначности художественного образа. Лидирующую роль сохраняет литературная герменевтика, и примечательно, что её ведущий авторитет Э.Д.Хирш в своих программных работах («Достоверность интерпретации», «Три измерения герменевтики», «Цели интерпретации») выступает против концепций, игнорирующих личность создателя произведения и его авторский замысел.

В отечественном литературоведении определённость и методологическую осознанность герменевтическая интерпретация обрела в 1970-е годы, прежде всего в трудах М.Бахтина, который последовательно обосновал активно-диалогическое понимание произведения. Диалогическая активность интерпретатора, по Бахтину, предполагает не абстрактно-научное описание текста как деперсонализированной и формализованной конструкции, а личностную духовную встречу автора и воспринимающего.

Отечественных исследователей отличает настойчивый поиск наиболее адекватных путей герменевтического анализа. Показателен постулат, выдвинутый современным русским герменевтом И.Арнольдом: «Пониманием называют постижение смысла текста через его элементы с опорой на опыт (тезаурус) читателя». Под тезаурусом в данном случае понимается не только словарный запас воспринимающего, но и способность оперировать им, учитывая семантические отношения (родовидовые, синонимические и др.) между лексическими единицами.

Отдельный, причём чрезвычайно важный для отечественной эстетической мысли дискурс связан с осмыслением базовых функций образного слова (слова-образа) как жизненно необходимого инструмента художественной герменевтики. Дискуссионность этого момента нередко вызывает острые дебаты по поводу животрепещущей проблемы «ценза научности» искусствоведческой интерпретации художественных произведений. Представляется, что наиболее приемлемая позиция на этот счёт выражена в суждениях А.Михайлова, в связи с чем позволим себе пространную цитату из него. «Одно из заблуждений заключается в том, что образный язык считается либо совершенно неприемлемым для науки согласно требованиям научности, либо считается отчасти приемлемым лишь потому, что пользуется образами сам объект науки - искусство. Однако у образности научного языка есть глубокое оправдание и предназначение. Ей поручено точное выявление всего неопределимого в рамках формализуемых систем - полнота заключаемого в слово исторического бытия. Ей поручена фиксация видения в тех системах соопределённостей, в которых разворачивается гуманитарная мысль. Образ, именующий явление, позволяющий явлению выявиться, собственно говоря, перестаёт быть образом или метафорой; он становится средством опосредованной историческим знанием интуиции и по сравнению с терминами формализованных систем обладает преимуществами непосредственности и полноты смысла». Здесь же уточняется, что речь идёт о свойственных искусству сложных, «неопределённых» и иначе непостижимых явлениях.

Развивая эту мысль и касаясь литературоведческой терминологии, Михайлов замечает: «Уподобить понятия литературоведения логическим и математическим - всё равно что сменить тему научных занятий, подменить полноту выявляемого словом исторического бытия ограниченным, обособленным, условно вычлененным его фрагментом, утратившим связь с тем самым глубоким, в чём конечная цель всякого литературоведческого исследования - с историей, воплощаемой и осознаваемой в слове, с доносимой им до нас логикой бытия».