Публицистика периода Гражданской войны на тему «Религия и церковь» являет собой яркий пример идеологического противостояния новой власти в лице большевиков и ее противников - православных священников, церковных деятелей и религиозно настроенной интеллигенции. В статье автор проанализировал материалы советских газет Иркутской губернии за первую половину 1918 г.
Вскоре после проведения в жизнь большевистских декретов деятелям Советской власти стало ясно, что одни лишь политико-экономические меры против церкви и священнослужителей не приносят желаемых результатов. Напротив, они способствовали внутренней самоорганизации и сплочению Русской православной церкви. Поэтому большие усилия большевики предпринимали по дискредитации РПЦ в прессе, настойчиво устанавливая монопольный контроль над периодическими изданиями. Через газеты власти непрерывно формулировали и внедряли тенденциозную и ложную информацию.
В газетах Восточной Сибири постоянно выходили материалы с критикой деятельности духовенства не только в регионе, но и на общероссийских примерах. Например, среди статей «Сибирской рабоче-крестьянской газеты» (г. Иркутск) выходили материалы под красноречивыми заголовками: «Провокация с церковной кафедры», «Провокационные слухи», «Черносотенцы в Кузнецке», «Рясофорные семеновцы».
Особенно характерны статьи, рассказывающие об активном участии духовенства в Белом движении на Дальнем Востоке. Их публикация в Иркутске только усиливает сомнение в достоверности, ибо читатель не имел возможности проверить информацию. Например, «Из разговора с участником боя казаком, который сообщил в поезде о возмутительном случае и поступке со стороны духовенства, выясняется следующее: Один из священников Благовещенска с отставным полковником во главе, затащил на колокольню Никольской церкви пулемет и стал обстреливать красную гвардию. В это время мимо церкви проходил отряд красногвардейцев, который попал под огонь пулемета, установленного на колокольне. В этот момент пулеметчики убили в отряде 2 казаков и 5 человек ранили. Казаки бросились к церкви, двери которой были заперты изнутри. Взломав двери, они встретили в колокольне священника и полковника, обыскали их, у них было обнаружено по револьверу, которые и были отобраны. На вопрос, кто стрелял, они ответили незнанием. Казаки, обыскав всю церковь, из людей никого не нашли и пулемет на колокольне стоял один, людей же при нем не было, затем выяснилось, что обстрел из пулемета производили священник и полковник». В этом же номере газеты говорилось о задержании под Иманом в Приморье священника с 2 пулеметами, 250 винтовками, 50 револьверами, 40000 патронов и списком из 300 офицеров, собравшихся в Харбин в отряд Г.М. Семенова. Тут же сообщалось об аресте половины указанных офицеров.
Оба материала кратко пересказал видный большевик В.В. Рябиков в своих воспоминаниях.
Уже в марте 1918 г. привлекались к суду революционного трибунала редактор газеты «Иркутские дни» А. Сечкин и автор статьи «Предварительная цензура» А. Боровский за «злостное напечатание вычеркнутых из «Иркутских Епархиальных ведомостей» советской цензурой провокационных мест».
Разогнав в январе 1918 г. выборное Учредительное собрание, 22 марта большевики приветствовали наказ волостного собрания граждан Осинской волости Балаганского уезда Иркутской губернии: «Уничтожить всякое несменяемое чиновничество, где бы оно ни приютилось: в судах, палатах, банках, школах и церквях, и заменить этих чиновников выборными лицами». Из того же Балаганского уезда 5 днями спустя К. Песков прислал протокол собрания граждан д. Верхне-Рютиной. Собравшиеся протестовали против участия С.Н. Рютина в съезде священников уезда. Он «прежде защищал интересы поповские, а не наши. Мы его не избирали и не посылали». «Священнику Алякринскому делаем выговор, чтобы они на следующий раз не делали подпольно от нас созывать на собрание своих любимцев... И мы не даем свои голоса для попов, этих духовных отцов, которые прежде ярыми были защитниками Николая Кровавого, да пожалуй, что и теперь не прочь».
В статьях обличались священники за участие в «черносотенном» земстве, за «черносотенную агитацию в приленских волостях». Подробно освещались конфликты Советской власти и Красной гвардии с одной стороны, и монахов и верующих с другой в Перми и Солигаличе.
О прекращении выдачи государственных средств на содержание церквей, часовен и совершение религиозных обрядов, а с 14 марта 1918 г. жалования священнослужителям и законоучителям с выдачей 4-х недельного заработка (по постановлению Центрального комиссариата труда) было сообщено в газетах от 21 марта 1918 г.
Также рассказывалось, как лишенные жалования за преподавание Закона Божьего законоучителя на общем собрании решили преподавать бесплатно. Здесь же утверждалось, что «принцип бесплатности проводится весьма оригинально. Созывается общее собрание родителей, на котором постановляют: платить маленькую толику - в месяц по 3 руб. с ученика». Ни места, ни даты собрания не указано. Комиссар милиции 1-го участка г. Иркутска 21 мая 1918 г. сообщал о самовольном строительстве причтом Чудотворской церкви торговых помещений, «видимо для коммерческих целей».
Особенное внимание уделялось борьбе с «провокационными слухами». Например, в Кияйской волости Красноярского уезда «какие-то темные личности» говорили, что скоро в «образе дьявола» прейдет Красная гвардия, и будет отбирать не только хлеб, но и деньги и все имущество.
По данным иркутской газеты, в с. Мочише Ново-Николаевского уезда 17 февраля 1918 г. священник созвал сельское собрание. Он же рассказывал о декрете СНК об отделении церкви от государства, внушая «что комиссары вносят расстройство в православную веру, хотят уничтожить православие». Священник и гражданин Пантюшенко доказывали, что «большевистская власть есть деспотия кучки захватчиков, что они не продержаться долго», призывали прихожан не подчиняться. В защиту Советской власти выступил Пискунов, иначе трактуя декрет и доказывая, что «в лице священника и Пантюшенко подымает свою голову контрреволюция, которая недавно подавлена в городе, а теперь пробралась сюда». После речей толпа разошлась с правильными, по версии газеты, разговорами: «Известно, для чего попы стараются смутить народ. Деревня уже достаточно политически дозрела». Аналогичное сообщение было прислано солдатом Старостиным от селений Кударинской волости Верхнеудинского уезда. Священник с. Кудары Турнин высказывал недовольство по адресу Советской власти.
Схожий материал появился 28 марта 1918 г.: в Николаевской церкви г. Красноярска священником Н. Мешалкиным 10 марта было прочитано постановление Поместного Собора. Для газеты «это сплошная ругань по адресу Советского республиканского правительства». Священник же заявил, что комиссары из Смольного собираются отбирать у церквей кресты, чаши, ризы с икон и другие священные предметы, а в заключение призвал организовать дружины для «отражения большевистских захватчиков с сатанинскими замыслами». Автор статьи под псевдонимом «Рабочий» вопрошал: «Известно ли Мешалкину, что Советам дано распоряжение: «Щадя религиозные чувства, не должны быть реквизированы также предметы культа, которые хотя и подлежат реквизиции(!), но почитаются святынями». Если известно, то он, произнеся клевету публично, совершил акт преступления и подлежит суду за оскорбление власти. Во всяком случае, этот факт возмутителен. Иронией в свете последующих событий 1920 г. звучит заключение: «Знайте же граждане, Советская власть является защитницей свободы совести и никогда не станет вторгаться в пределы религии... Таким батюшкам, как отец Мешалкин с таким искаженным миропониманием, с таким полицейским характером(?), не место настоятеля в Николаевской церкви, среди рабочих».
По газетным данным, в с. Манзурка Верхоленского уезда 28 апреля 1918 г. состоялось общее собрание. Священник сделал сообщение, что местной церковью был сделан военный заем «свободы» на 12000 руб., который из-за декрета об аннулировании займов «улыбнулся» (то есть пропал). Часть крестьян заявило, что «это наш пот и наша кровь, отдать его нам обратно требуем». К счастью, по версии газеты, нашлись умные, заявившие: «Пусть берут наши 12000, пусть забирают для народных нужд монастырские миллиарды и помещичьи. Мы до сих пор страдали, пострадаем и еще немного - нашим детям будет лучше». Общая резолюция собрания такова: «Мы и наши предки воспитывались в духе православной веры, то мы от нее всецело не уклоняемся и будем поддерживать православную веру по учению Христа. А Христос, кажется, не признавал монастырских и церковных золотых залежей».
И последний пример большевистской публицистики мая 1918 г. «В нашем селе (с. Ново-Перуновское, Тальменской волости, Барнаульского уезда) состоялось соглашение между священником С. Третьяковым и прихожанами на все церковные требы. Была выработана плата по таксе, за свадьбу было положено платить по 10 рублей. Но оказалось, что для мирян договоры обязательны, для отцов же духовных они только - бумажка. Так во время одной свадьбы о. Сергий, согласившись сначала венчать за 15 рублей, вдруг в половине службы снимает ризу и идет из церкви, шафер остановил попа и предложил продолжать венчание. Но батюшка, ссылаясь на дороговизну, потребовал 2 рублика надбавки и когда в том было отказано, то не постеснялся оставить молодых и поезжан с зажженными свечами и отправился домой, откуда уже через 2 часа был доставлен в церковь для окончания таинства... Тот же поп, только на другой свадьбе, осердясь на молодого за то, что последний отказался поцеловать его руку, также снял ризу и хотел бросить венчание. Но видно шафера тут были посмелее, они, недолго думая, очевидно, надеясь, что если волосы будут покороче, то ум будет подлиннее, потребовали у трапезника ножницы, чтоб обрезать попу волосы. Тогда поп, виновато улыбаясь и заискивая, торопливо надел ризу и кончил дело. Какое отношение должно создаться у прихожан к таким священникам и нужны ли они прихожанам со своими выкрутасами, пусть каждый подумает сам, прочтя это».
Завершая обзор большевистского мифотворчества, нельзя не упомянуть версию о причастности монахов к выступлению антибольшевистского подполья в Томске. Местные подпольщики составили костяк белых войск, занявших 11 июля 1918 г. г. Иркутск. По воспоминаниям большевиков, 23 мая «в Иоанно-Предтеченском монастыре Томска собрались, переодевшись (!) монахами, офицерская дружина А.Н. Пепеляева и дружина эсеров. Неожиданно прибывшие в монастырь уполномоченные Совдепа (с целью реквизиции продовольствия для детских домов) были расстреляны. В числе казненных оказался заведующий отделом по борьбе с контрреволюцией комиссар Томской ГубЧК Д.И. Кривоносенко». Как могло помочь белым переодевание в монахов в женской обители, не понятно. К слову, в конце мая красногвардейцы жестоко расправились с несколькими задержанными подпольщиками, а изувеченные трупы бросили в реку Томь.
Из общего негативного фона советской публицистики выпадает единственное сообщение. «Желая выстроить новый храм на площади по Гоголевской улице (г. Иркутска), приходской Совет Николо-Иннокентьевской церкви получил дар от советских организаций храм штаба 7-й дивизии, находившийся в с. Михалево».
Таким образом, большевики использовали различные методы дискредитации РПЦ и священнослужителей в периодической печати. Наиболее перспективными направлениями для «разоблачения» являлись: контрреволюционная деятельность, антисоветская пропаганда, участие в черносотенном и белогвардейском движениях, произвол в расценках за требоисправления, ложная трактовка декретов Советской власти. Трудно сказать, насколько успешным было идеологическое воздействие большевистской прессы на неискушенную в политике крестьянскую читательскую аудиторию, но, вероятно, определенный успех был достигнут. Исследование по данной теме продолжается.