Язык, мышление и культура взаимосвязаны настолько тесно, что практически составляют единое целое, которое может быть названо языковой картиной мира.
Все составляющие языковой картины мира соотносятся с реальным миром, иногда противостоят ему, отражают и одновременно формируют его. Как подчеркивает Светлана Григорьевна Тер-Минасова, «путь от реального мира к понятию и затем к его словесному выражению различен у разных народов, что обусловлено различиями истории, географии, особенностями жизни этих народов, и, соответственно, различиями развития их общественного сознания» [1, с. 40 ]. Здесь уместно привести слова Александра Афанасьевича Потебни, который говорил, что «…язык есть средство принимать самого себя. Принимать себя можно в разной мере, чего я в себе не замечаю, то для меня не существует, и конечно, не будет мною выражено в слове. Поэтому никто не имеет права влагать в язык народа того, чего сам этот народ в своем языке не находит» [2]. Национальная культурная картина мира первична по отношению к языковой. Однако именно язык реализует, вербализует национальную культурную картину мира, хранит ее и передает из поколения в поколение. Языковая картина мира непосредственно связана с этнокультурной картиной мира.
Таким образом, картина мира складывается в каждом историческом обществе, вмещая в себя мировосприятие не только соответствующей исторической эпохи, но и специфику образа жизни каждого народа, формируя особые представления о целях и смысле существования, о способах взаимодействия с другими людьми и народами, о системе взаимоотношений и взаимосвязей между объектами, явлениями и процессами окружающего мира. Культура этноса дает человеку возможность определить себя в мире и дать ему такой образ мира, в котором он мог бы действовать. Культура составляет ту часть благоприобретенного поведения, которую человек разделяет с другими членами его этноса.
В каждой культуре присутствуют мир идей и понятий, житейских и научных знаний, мир человеческих ценностей, переживаний и эмоций, мир производительной, предметно-практической деятельности, мир представлений, воображения, культурных символов и знаков. Кроме того, у всех членов определенного этноса существует общий культурно-исторический «генетический код». Данная теория языкового знака зародилась еще у Хайдеггера, который считал, что язык – это дом Бытия. Язык, по Хайдеггеру, обладает онтологическим статусом, он напрямую связан с бытием, существует «изначальная принадлежность слова бытию». «Все пути мысли более или менее ощутимым образом загадочно ведут через язык».
Исходя из этого хайдеггеровского утверждения, У. Эко выводит так называемый феномен коммуникации: а) язык предшествует человеку и даже утверждает его как такового; б) не человек говорит на том или ином языке, но язык «проговаривает» человека, согласно тем законам и правилам, которые человеку не дано познать.
Утверждая имманентную непознаваемость языкового ключа, У. Эко, однако, приходит к понятию кода. Он считает, что код – это структура, выступающая как основополагающее правило при формировании ряда конкретных предложений, которые именно благодаря этому и обретают способность быть сообщаемыми. Все коды, по утверждению Эко, могут быть сопоставлены между собой на базе общего кода, более простого и всеобъемлющего. Исходя из этого, Р. Якобсон высказал предположение, что сходство языка с генетическим кодом возникло в результате того, что в процессе филогенеза человек бессознательно конструировал язык по образцу генетического кода. Это копирование генетического кода в языке возможно благодаря тому, что организм неосознанно владеет информацией о своем строении, в том числе о строении своего генетического кода. Этого же мнения придерживается и Ноам Хомский, согласно концепции которого, языковая способность включает некоторые врожденные и универсальные знания, с помощью которых человек порождает и понимает предложения. По Хомскому, наиболее глубокие черты языковой структуры и семантики имеют природно-генетическую основу.
Таким образом, язык – одно из ярких проявлений взаимопроникновения природы и культуры. В молекулярной биологии и семиотике был увиден изоморфизм (структурное сходство) генетического кода и языка. Они рассматриваются как информационные системы, служащие для целей рождения текстов путем комбинаторики некоторых исходных элементов. Это доказывается не толко лингвистами-гуманитариями, но и, например, ученым-биологом П. Гаряевым, который подтверждает теорию лингвистической генетики практическими исследованиями генетической структуры человека. Развитие языков и человеческой речи подчиняется законам формальной генетики. «Тексты» ДНК (квази-речь) и письменность людей, их разговоры (истинная речь) обладают идентичной стратегической фрактальной структурой. Мышление и сознание понимается через отображение в знаковых (смысловых) рядах на разных уровнях организации живой материи – на уровне человеческой речи (высшая форма сознания) и квази-речи генетических молекул (квази-сознание генома).
Каким же образом взаимосвязаны генетический код, язык и культура? Обратимся к определению культуры у Ю.М. Лотмана. Он называет культуру знаковой системой, считая ее самим языком в общесемиотическом значении. Почему культура человечества строится как знаковая и языковая? Лотман считает, что с помощью знаков и знаковых систем – языков – возможна концентрация информации и ее хранение. По своей внутренней организации эта система воспроизводит структурную схему языка. Поэтому на анализ культуры распространяются те категории, которые существуют в общей семиотике (категория кода и сообщения, текста и структуры, языка и речи). По мнению Ю.М. Лотмана, «культурализация», освоение мира происходит путем превращения его в текст. Сам мир может быть широко трактован как текст. Поэтому культурное освоение мира человеком – это изучение его языка, дешифровка этого текста.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что существует определенная закономерность в построении взаимосвязи «культура – язык – генетический код».
Однако, у процесса культурализации мира и языка есть и оборотная сторона. В настоящее время, например, наблюдается нарушение целостности и гармоничного единства культурных и природных (генетических) составляющих языковой картины мира, что даёт возможность говорить об их дихотомии.
Одним из примеров нарушения целостности, разделения и преобладания культурных смыслов в языке становится утрата генетической чистоты русского языка в условиях активного взаимодействия с иными культурами, в результате которого наблюдается масштабное проникновение в национальный язык иностранных слов, понятий и др. языковых форм.
С одной стороны, проникновение иностранных слов можно рассматривать как естественный процесс усвоения новых смыслов и их фиксации в языке, то есть как ответ на вызов современности, но с другой – этот процесс может быть представлен как механизм разрушения генетического кода языка, как искусственное внедрение в Целое языковой картины мира русского этноса, диссонирующее с представлениями о целях и смысле существования, о способах взаимодействия с другими людьми и народами, о системе взаимоотношений и взаимосвязей между объектами, явлениями и процессами окружающего мира.
Механизм, с помощью которого иностранные слова проникают в наш язык. Как сказано в одном из словарей по данной тематике, «появлением новых терминов язык и его носители реагируют на меняющиеся реалии изменяющегося мира». Поскольку эти реалии изменяются с явно глобалистским характером, то разумным будет предположить, что и языки, что и языки стремятся к некоему единообразию. Этот процесс можно проследить исторически.
В конце первого тысячелетия н.э. в русский язык внедрился целый ряд греческих и латинских слов. Они требовались для Христианизации славянских племён, создания у них европейских форм государственного управления и, наконец, приобщения их к мировой культуре. Следом начала развиваться торговля, дипломатия, начались междинастические браки. Всё это способствовало взаимопроникновению как культур, так и их языков. В итоге, наш лексикон обогащался, а порой заимствованные слова вытесняли даже устаревшие собственные. Уже невозможно представить себе наш язык без таких слов, как логос, метод (греч.), ярмарка (нем.), алгоритм (арабск.), юбилей (евр.), бульон (франц.) и тысяч прочих терминов из разных языков, включая имена. Таким образом, процесс заимствования слов совершенно объективный. С ним нельзя бороться, хотя можно и ограничивать, корректировать, ведь потеря собственного языка приводит к угасанию национального мировоззрения.